Январь 2012г. №217

ПЛЕХАНОВ Г.В. О ВЫБОРАХ В ДУМУ (ОТВЕТ ТОВАРИЩУ С.)

Уважаемый товарищ! Вам кажется неясным сказанное мной в № 4 моего «Дневника» по вопросу о том, участвовать или не участвовать нам в выборах в Думу. Это меня не удивляет. Моя мысль осталась неразвитой по той простой причине, что я сам считал ее неприемлемой для нашей партии. А неприемлемой для нашей партии она казалась мне потому, что критерий, которого держусь я в своих суждениях о нашей тактике, слишком не похож на тот, к которому прибегает, в суждениях этого рода, большая часть моих товарищей.

Вот вам наглядный пример. Когда наши товарищи хотят доказать, что нам следует бойкотировать выборы в Думу, они прежде всего и больше всего напирают на то, что наш пролетариат и вообще наш трудящийся люд почти лишен права выбора и что уже по одному этому от Думы нельзя ожидать ничего серьезного. И это, конечно справедливо. Но тем не менее я все-таки стою на своем: бойкот – ошибка. Почему же я так думаю? Потому что у меня другой критерий. Я иду по другой логической дороге и, естественно, прихожу к другому выводу.

По-моему, самым главным из всех тех соображений, которыми мы руководствуемся в этом случае, – как и во всех случаях, когда заходит речь о нашей тактике, – должно быть соображение о том, как повлияет предпринимаемый нами шаг на развитие политического сознания нашего народа, т. е. пролетариата и крестьянства. Пусть мне докажут, что бойкот Думы даст новый толчок этому развитию, и я стану самым горячим сторонником бойкота, ни на волос не изменяя при этом себе, так как я останусь верен основному положению того, что я назвал бы, пожалуй, философией марксистской тактики: лучше всех других тот тактический прием, которой больше всех других способствует развитию самосознания интересующих нас слоев населения. Но этот основной тактический принцип есть именно тот, о котором у нас чаще всего забывают.

Еще недавно П. Орловский в своей статье «Государственная Дума», напечатанной в №№ 1-2 «Нашей мысли», подверг резкой критике новый закон об этой Думе, доказывая, что он почти ничем не лучше старого закона 6 августа и что он не соответствует требованиям народа. Статья написана очень живо, и соображения о Думе, в ней высказанные, совершенно правильны. И тем не менее она, по-моему, совсем не может удовлетворить читателя, привыкшего смотреть на вещи с точки зрения Маркса.

Новый закон неудовлетворителен? Конечно. Это бросается в глаза и доказать это не трудно, c’est pas malin, как говорят французы. Но не в этом дело. Главный вопрос, который нас интересует, должен быть формулирован так: какое влияние могло бы оказать на развитие народного самосознания участие в выборах в эту Думу, созываемую на основании совершенно неудовлетворительного закона? А этот вопрос совсем даже не выдвигается в статье, и вот почему она производит неудовлетворительное впечатление. У П. Орловского как будто само собой подразумевается, что раз Дума созывается на основании неудовлетворительного закона, участвовать в выборах не следует. Но такое рассуждение, будучи последовательно применено к вопросам нашей тактики, логически привело бы нас к чисто анархическим выводам.

Я говорю: следовало бы участвовать в выборах потому, что участие в них разовьет политическое сознание народа. И П. Орловский сам косвенно, – хотя и бессознательно, – подтверждает мою мысль. Он пишет: «Правительство … разгоняет собрания и союзы, оно закрывает все независимые от участка газеты, оно арестует сотнями друзей народа, оно запрещает народным партиям предвыборную агитацию, разрешая её партиям черносотенным. Правительство думает провести выборы в Думу насильственным путем, но этим оно только обостряет борьбу». Это верно. Но именно потому, что это верно, именно потому, что полицейская волокита обостряет борьбу, нам и следовало бы участвовать в выборах, так как обострение борьбы – в наших интересах и так как борьба обострится больше при нашем участии, чем при нашем неучастии. Нет ничего легче, как доказать это. В любом номере любой оппозиционной газеты можно найти известия о том, что вот в такой-то волости крестьяне собрались на избирательное собрание, а их заставили разойтись, объявив им, что выборщики уже назначены начальством или: был выбран крестьянами кандидат в выборщики, но его арестовали, а также арестовали нескольких других крестьян, говоривших речи на избирательном собрании, и т. д. Как удар камня о железо вызывает искру, так подобные столкновения крестьян с реакционной бюрократией вызывают в их головах сознательное отношение к нашей политической действительности¹. Крестьяне проходят при этом школу, которой не заменят, конечно, наши неуклюжие прокламации. И вот почему я повторяю: нам следовало бы принять участие в выборах.

Но говорю и повторяю это я не в изъявительном, а в сослагательном наклонении: следовало бы. Я уверен, что участвовать в выборах мы не будем². Усвоение правильной марксистской тактики – дело вообще не легкое, а для молодых партий, как наша, прямо невозможное: недостаток у них политического опыта ведет к тому, что они в своих тактических рассуждениях не умеют стать на правильную точку зрения. Иначе сказать: они рассуждают метафизически, как рассуждали некогда все социалисты-утописты. Только недостатком политического опыта я объясняю себе тот странный факт, в нашей партии появилось и укрепилось течение, отличающееся от старого «народовольства» почти одной только терминологией.

Наглядным примером снова может послужить нам статья П. Орловского. Посмотрите, как он рассуждает. У него выходит так, что народ требовал «созыва Учредительного Собрания на началах всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права», правительство же «ответило» на это требование сначала законом 6 августа, а потом почти совершенно не изменившим положение дела законом 11 декабря. Если бы это было так, то наше участие в выборах в самом деле было бы совершенно излишне и даже очень вредно. Тогда можно было бы только удивляться тому, что народ, требовавший Учредительного Собрания принимает участие в выборах в Думу. Но ведь это не так! П. Орловский принимает свое желание за действительность. Он хотел бы, чтобы весь народ требовал Учредительного Собрания, и ему начинает казаться, что весь народ в самом деле его требовал. Это психологическая аберрация. А на этой-то психологической аберрации строится тактика бойкота выборов. Судите же сами, товарищ, может ли быть правильным политическое действие, основанное на психологической аберрации.

В действительности Учредительного Собрания требовал далеко не весь народ. А нужно, чтобы он весь его требовал. И наша реакционная бюрократия делает все, от неё зависящее, для того, чтобы заставить народ потребовать Учредительного Собрания. И в народе все больше и больше развивается настроение, из которого может выйти такое требование. Но именно только развивается. Это целый процесс, и мы ещё не в конце его, мы даже, пожалуй, ещё не в середине. Но мы можем значительно ускорить его своими действиями, к числу которых принадлежит и участие в выборах. Поэтому нам не следовало бы от него отказываться.

Ещё раз: я знаю, что участия мы не примем и что, стало быть, все это мое письмо – очень unzeittgemäß, как сказал бы Ницше. Но Вы требовали ответа, и я отвечаю.

Так называвшиеся у нас меньшевики в своих тактических рассуждениях были всегда ближе к истине. Но подойти к истине вплотную им всегда мешали обстоятельства: во-первых, опасение того, что «большевики» объявят их «оппортунистами». Это опасение нередко заставляло их придавать своим правильным решениям вид отвлеченной революционности, опутывавшей их густым туманом фразеологии. Пример: их знаменитое «революционное самоуправление», ничего никому не выяснившее и многих сбившее с толку. Во-вторых, их esprits forts отличаются большим пристрастием к схематизму. Это пристрастие сильно и неприятно поражало меня на конференции. Некоторые «меньшевики» так и говорили там: «В такой-то и такой-то резолюции должна быть дана схема нашего будущего движения». Нечего и говорить, что в этом пристрастии к схемам нет ни одного атома марксизма. Но не мешает прибавить, что это-то пристрастие и придает их тактике вид какого-то … – скажу, пожалуй, не находя сейчас лучшего выражения, – педантизма. Они решают, например, участвовать в выборах. И это прекрасно. Но в их головах сидит схема, наперед намечающая разные «фазы» будущего нашего общественного развития. Поэтому они спешат прибавить: будем участвовать в выборах, но только до такого-то момента, а после этого момента мы поступим вот так и вот эдак. Выходит, как в «Войне и мире» Толстого, в диспозициях генералов, боровшихся, – очень безуспешно, – с Наполеоном: die erste Kolonne marschiert туда-то; die zweite Kolonne marschiert вот куда; die dritte Kolonne … и т. д. и т. д. И так же точно, как эти генеральские «диспозиции», тактический схематизм «меньшевиков» нисколько не содействовал предвидению событий. Он был только вредной привеской ко взглядам, вполне верным, по большей части, в своей основе.

Вы понимаете, товарищ, что, будучи противником тактического схематизма, находя его противоречащим нашему способу мышления, я не могу пускаться здесь в соображения о том, как должны мы будем повести себя в следующие «моменты». Я говорю: довлеет «моменту» злоба его. Злоба теперешнего момента требует от нас участия в выборах, и этого с меня достаточно.

И не думайте, что рассуждая так, я суживаю свое поле зрения. Как раз наоборот! Мое поле зрения расширяется благодаря тому, что я удаляю из его пределов все схематические постройки, заслоняющие «белый свет» и бросающие такую густую тень на наши тактические вопросы.

Дело обстоит теперь так. Мы ведем войну, одну из тех великих войн, которые начинают собой новые эпохи в истории народов. Наш неприятель вынужден отступать, хотя, чтобы прикрыть свое отступление, он предпринимает время от времени наступательные действия. По какой именно дороге направится он? К какой военной хитрости прибегнет он, чтобы сбить нас с толку? Этого мы не знаем. Этого не знает он сам. У него нет системы. Сегодня он делает одно, завтра – другое. Сегодня он предает анафеме попа Гапона; завтра покупает его по случаю и пользуется им, как орудием против партии пролетариата. Сегодня он амнистирует политических «преступников»; завтра переполняет тюрьмы людьми, повинными только в свободолюбии. Он кидается из стороны в строну. Он знает только общее направление своего движения. Он знает также, что надо бороться до конца; надо всеми средствами, какие только попадутся под руку, отстаивать каждую пядь земли в покидаемой им местности. И он прекрасно понимает кроме того, что самым лучшим, самым действительным из всех средств, с помощью которых он может от нас защищаться, является деятельность, прямо противоположная нашей, т. е. усыпление пробуждающегося теперь в народе политического сознания. Он не отступит ни перед чем ради применения этого средства. Но что именно он сделает, это неизвестно ни ему, отступающему, ни нам, наступающим. Как же можно в виду этого составлять заранее схему, писать подробные диспозиции: die erste Kolonne marschiert, die zweite marschiert и т. д.? Мы тоже можем определить только общий смысл своих агитационных приемов.

И это ещё не все. Если несомненно, что главным нашим оружием в борьбе с ненавистными нам усыпителями должно быть признано пробуждение политического сознания русского народа; если очевидно, что всякий наш тактический прием должен быть оцениваем сообразно тому, насколько он способствует этому пробуждению; если неоспоримо то, что ещё не весь русский народ доразвился до понимания хотя бы только ближайшей нашей цели; и если, несмотря на это, народ наш быстро развивается в политическом отношении, – то, с другой стороны, мы не можем с точностью сказать, какова именно быстрота его движения и когда именно достигнет он степени развития, необходимого для осуществления нашей ближайшей цели. Я говорю: следовало бы нам принять участие в выборах. Предположим теперь,что со мной согласились мои товарищи, – я знаю, что они пока не сделают этого; я знаю,что они только потом скажут: «это было верно»; но я так только прошу вас предположить, что они согласились теперь же; – и предположите ещё,что наше участие в выборах действительно много сделает для политического воспитания народа. Как поступать после выборов? На это я сейчас не могу дать определенного ответа. Чтобы ответить на это, надо было бы уметь с точностью предсказать, до какой именно степени саморазвития дойдет народная масса. Может быть, весь народ уже по окончании выборов в самом деле выставит требование, которое приписывает ему, как уже выставленное им, П. Орловский. Тогда это требование сравнительно легко осуществится. А возможно, что он и тогда окажется только в процессе психологического приближения к этому требованию. Тогда надо будет делать новые и новые усилия для ускорения этого психологического процесса. Какой именно вид должны будут принять эти усилия, я не могу предсказывать, не впадая в «праздное мечтание». Но я хорошо знаю, что усилия эти будут необходимы и что предметные уроки несравненно полезнее всяких других. Это значит вот что. Народ имеет политический предрассудок, – скажем, тот предрассудок, что Дума, избранная на основании закона 11 декабря и при благодетельном воздействии военного положения на выборщиков, может улучшить его положение. Как разрушить этот предрассудок? Посредством предметного урока, путем наглядного обучения: «Ты думаешь, что это так? Испробуй предмет твоей веры на деле; ты увидишь, что ты ошибся». Как убедить тянущегося к огню ребенка в том, что огонь жжется? Дайте ему прикоснуться к огню, и он поймет вас в одно мгновение. Вот то же и в политике, то же и там, где дело идет о разрушении политических предрассудков народа³.

В иностранных газетах только что появилось известие о том, что половина депутатов в Думу будет назначаться правительством. Это один из тех сюрпризов, которые в таком множестве готовит России бюрократия и которые так много сделают для политического воспитания народа. Люди, придумавшие этот сюрприз, думали, конечно что он будет способствовать «успокоению страны». На самом деле он послужит источником новых конфликтов. А ведь это только цветочек, ягодки будут впереди. Время готовит неожиданные события; мы не должны связывать себе руки⁴.

Вот почему я пока твержу одно: следовало бы нам принять участие в выборах; участие в выборах содействовало бы развитию политического сознания народа. Вам кажется это неопределенным, а по-моему определеннее и говорить нельзя. Можно, конечно, прибавить ещё какую-нибудь «схему». Но я уже сказал, что политический схематизм не к лицу марксистам. А теперь прибавлю, что он, мешая нам смотреть на явления непредубежденными глазами,умножает наши ошибки и тем увеличивает шансы политического абсолютизма в России.

Понятно Вам, – думаю, – и то, что, отстаивая участие в выборах, я ни с чем не «примирился» и ни от чего не «отказался». Это просто пустяки. С необходимостью развивать политическое самосознание пролетариата и его нынешних союзников я «примирился», и уже очень давно: когда усвоил учение Маркса. И я никогда не «отказывался» одобрить и поддержать те действия, которые способствуют этому развитию⁵.

Вот почему тов. Дашинский, – член Польской социалистической партии, – очень ошибся, когда написал в одном заграничном польском органе, что я очень пессимистически смотрю на будущность нашего освободительного движения и только поэтому я пришел к своему оппортунистическому взгляду на наше участие в выборах. Что касается оппортунизма, то я с самого начала «бернштейниады» привык относиться к нему иначе, чем тов. Дашинский. А что касается пессимистического взгляда на русское движение, то пессимизм, который всегда обнаруживала в этом отношении Польская социалистическая партия, казался и кажется мне не только неосновательным, но и не вполне свободным от национализма.

Я кончаю. Вы задали мне ещё вопрос об отношении к непролетарским партиям. Но недостаток места вынуждает меня отложить ответ до передовой статьи следующего номера «Дневника», – статьи, в которой я постараюсь также ответить одному петербургскому товарищу, сославшемуся в письме ко мне на ту тактику, которой придерживался Маркс в 1848-1849 годах.

Теперь пока я ещё раз выскажу мысль, представляющуюся мне совершенно неоспоримой:

Реакция стремится изолировать нас. Мы должны стремиться изолировать реакцию.

Австрийская социал-демократия показала в своей агитации за всеобщее избирательное право, что она прекрасно понимает, какой важной, какой необходимой бывает иногда политическая изоляция реакции. Нам надо у неё учиться.    

Жму руку.

Ваш Г. Плеханов.

(Плеханов Г.В. Соч. Т. XV. С. 55-62)

¹ Недавний циркуляр министра внутренних дел, предписывающий полиции невмешательство в выборы, конечно, ничего не изменит в этом отношении. Он показывает, однако, что министерство само сознаёт, как опасно для него в п е ч а т л е н и е, производимое на избирателей свободой выборов.

² Письмо это было уже написано, когда пришло известие о том, что петербургская общегородская конференция нашей партии большинством (правда, незначительным) голосов постановила бойкотировать выборы в Думу. Таким образом, Моя уверенность вполне оправдалась. Мой ответ Вам, товарищ, все более утрачивает практическое значение. Теперь он может представлять интерес только в смысле определения политического веса той ошибки, которую только что сделала наша партия, и исследования причин этой ошибки.

³ В N 407 «Русской газеты» перепечатано из «Северо-Западного края» письмо одного крестьянина о выборах в Думу. Из него ясно видно, как сильно верят в Думу даже очень развитые крестьяне. При наличности такой веры бойкот выборов нашей партией колоссальная ошибка. Кстати. Назначение срока созыва Думы вызвало на бирже падение ренты. Биржевики лучше социал-демократов поняли агитационное значение выборов в Думу и её созыва.

⁴ Оказалось, что это было ложное известие. Но это ничего не изменяет. Сюрпризов нас все-таки ждет великое множество и связывать себе руки мы все-таки не должны ни в каком случае.

⁵ Смотреть на бойкот Думы, как на проявление какого-то тактического радикализма, может лишь тот, кто не понимает, в чем состоит радикализм марксистов. Тактика, отстаиваемая нашими «большевиками», носит на себе явные следы мелкобуржуазного идеализма и мелкобуржуазной псевдо-революционности. Но об этом в другой раз.

БРЮЛЛОВА (урожденная Брюллова Шаскольская, Брюллова-Шаскольская) Надежда Владимировна

(30.11.1886, Петербург - 9.10.1937, Ташкент). Член ПСР. Из дворян. Внучка архитектора и портретиста Александра Павловича Брюллова, внучатая племянница Карла Брюллова. В 1903 окончила Василеостровскую женскую гимназию в Петербурге. В 1908 окончила историко-филологический факультет Высших женских (Бестужевских) курсов по группе всеобщей истории, была оставлена профессорами Ф.Ф. Зелинским и М.И. Ростовцевым при кафедрах истории и античной филологии, а затем на три года отправлена в командировку в Гейдельбергский университет (Германия). Незадолго до отъезда за границу Брюллова вступила в партию социалистов-революционеров.В своем "Curriculum vitae" она писала: "В 1910 году, работая по истории античных религий и по сравнительной истории религий, я уехала в заграничную командировку ..., где пробыла до 1913 года, занимаясь: 1) в Венском и Гейдельбергском университетах у проф. Бормана и Дуна по археологии, у Домашевского и Радермахера по истории и филологии, 2) в Риме, в Американском и Немецком археологических институтах "Der romisсhe Animismus" (Римский анимизм (нем.). - Авт.) ...". В 1909 году в Штутгарте Брюллова вышла замуж за приват-доцента, специалиста по истории средневековой Италии, П.Б. Шаскольского. В начале Первой мировой войны супруги Шаскольские вернулись в Россию. По приезде в Россию Н.В. Брюллова-Шаскольская начала преподавать русский язык и литературу в столичной Василеостровской женской гимназии и вела отдел римской истории в "Энциклопедическом словаре" Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. В 1915-1916 годах она сдала на "отлично" три цикла испытаний на диплом 1-й степени Петроградского университета. В это же время она несколько раз задерживалась полицией в Петрограде и Полтаве по подозрению в принадлежности к ПСР. Еще более активно Брюллова-Шаскольская включилась в партийную работу в 1917 году. В эсеровской среде она получила известность как ведущий специалист по национальному вопросу. Она избирается в Северный областной и Петроградский губернский комитеты ПСР и представляет эсеров в бюро Совета национально-социалистических партий. Делегат 3-го съезда ПСР (25.5.-4.6.1917), на котором выступила в качестве основного докладчика по национальному вопросу. На 4-м съезде ПСР (26.11-5.12.1917) выступила за реорганизацию партии на федеративных началах, за объединение национально-социалистических партий. Вместе с мужем Брюллова-Шаскольская деятельно участвовала в работе просветительского Общества в память 27 февраля 1917 года "Культура и Свобода", а также в Комитете гражданского просвещения им. Е.К. Брешко-Брешковской. После смерти мужа в 1918, оставив в Петрограде троих детей, Н.В. Брюллова-Шаскольская выехала на Украину. В 1919-1920 преподавала в Харьковском университете в качестве экстраординарного профессора по кафедре истории религии. После занятия Харькова Красной армией вернулась в Петроград, преподавала историю религии в Географическом институте, Европейском университете, принимала участие в работе Вольной философской ассоциации, музея антропологии и этнографии. Летом 1920 участвовала в работе 2-й Всероссийской конференции Меньшинства ПСР и была избрана в Центральное бюро МПСР. На процессе над эсерами в 1922 году ее дело было выделено в особое производство, 25.7.1922 Брюллова-Шаскольская была арестована и в декабре выслана в административном порядке на три года в Ташкент. В 1923 вновь арестована и отправлена в Самарканд, а затем в Полторацк. В ссылке она приступила к серьезным этнографическим исследованиям, занималась музейной работой. Вернувшись в Ленинград лишь в конце 1928 или начале 1929 года, Брюллова-Шаскольская занялась научно-литературной работой, выпустив несколько книг по этнографии и истории ("Крестьянские волнения в годы наполеоновских войн", "Отклики пугачевщины. Крестьянское движение при Павле I", и др.). Но издать удавалось не все - в частности, до сих пор в виде рукописи существует ее книга о знаменитом Карле Брюллове и его брате Александре. 25.2.1933 года последовал новый арест по делу так называемого "Народнического центра" и новая ссылка в Ташкент на три года. В конце жизни Брюллова-Шаскольская работала заведующей отделом кочевых народов в Среднеазиатском музее и преподавала в Среднеазиатском финансово-экономическом институте, будучи доцентом по кафедре иностранных языков. 24.4.1937 вновь арестована органами НКВД и приговорена к расстрелу за "проведение контрреволюционной антисоветской агитации и пропаганды". Расстреляна 9.10.1937 в Ташкенте. http://www.politike.ru

Я. Леонтьев

СВОБОДА! СПРАВЕДЛИВОСТЬ! СОЛИДАРНОСТЬ!