Декабрь 2011г. №209

РОЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ. Сеймур Мартин Липсет

Сеймур Мартин Липсет (Seymour Martin Lipset) является профессором социальной политики в университете Джорджа Мейсона и старшим сотрудником Института Гувера при Стэнфордском университете. Его перу принадлежит много книг, в том числе "Политик", "Первая новая нация", "Революция и контрреволюция", "Консенсус и конфликт", "Континентальный раздел: ценности и институты США и Канады".

Хуан Линц (Juan Linz) и Дональд Горовиц (Donald Horowitz) достойны похвалы за то, что они вернули к жизни дискуссию о взаимоотношении между конституционными системами - президентской и парламентской - и условиях, способствующих стабильной демократии. Линц, основываясь большей частью на опыте Латинской Америки, отмечает, что большинство президентских систем неоднократно заканчивались неудачей. Горовиц, исследующий Азию и Африку, подчеркивает, что большинство парламентских систем, особенно те, попытки создания которых предпринимались почти во всех африканских странах и некоторых новых государствах послевоенной Азии, также закончились неудачей. Он также мог бы указать на крах демократического парламентаризма в период между двумя войнами в Испании, Португалии, Греции, Италии, Австрии, Германии и большей части Восточной Европы. И наоборот, в дополнение к преуспевающим парламентским режимам Северной Европы и индустриально развитых частей Британского Содружества наций, можно отметить такие примеры стабильного и демократического президентского правления, как Франция (в период Пятой Республики), Чили (до Альенде), Коста-Рика и Уругвай(в течение большей части этого столетия).

Разумеется, наличие тесной связи между конституционными вариациями типов исполнительной власти и демократическим либо авторитарным результатом - не очевидно. Как подчеркивает Линц, парламентское правление (особенно в тех случаях, когда ни одна из нескольких партий не имеет четко выраженного большинства) предоставляет отдельным избирательным округам больший доступ к процессу принятия решений, чем они имели бы при президентском правлении, и как бы помогает привязать эти округа к государству. При президентском правлении группы, выступающие против президентской партии, могут посчитать себя маргинализованными и попытаться подорвать легитимность президентской власти. Поскольку президентское правление предусматривает передачу властных полномочий и окончательной ответственности одному лицу, некоторые ученые считают эту систему правления внутренне нестабильной; ее неудачи могут привести к отторжению символа власти. Власть представляется более многообразной при парламентских режимах.Однако реальность - вещь очень сложная. Учитывая разделение властей между президентом и законодательным собранием, премьер-министры и их кабинеты более сильны и могут уделять меньше внимания запросам особых групп населения. Премьер-министр, за которым стоит большинство в парламенте, располагает гораздо большей властью, чем американский президент. Такие парламенты в основном голосуют в поддержку бюджетов, законопроектов и политических решений, предлагаемых правительством. Члены правящей партии должны голосовать таким образом, иначе кабинет падет и будут назначены новые выборы. В отличие от них, парламентарии от оппозиции, несмотря на свободу дискутировать, критиковать или голосовать против политики исполнительной власти, редко могут на нее повлиять.При президентском правлении ситуация совершенно иная. Сроки полномочий президента и кабинета министров не зависят от голосования в законодательном собрании. В результате этого партийная дисциплина, скажем, в американском конгрессе гораздо слабее, чем в британском парламенте. В США и других президентских системах наличие различных интересов и групп внутри партий приводит к созданию межпартийных альянсов по тем или иным вопросам. Местные интересы лучше представлены в конгрессе, поскольку члену палаты представителей для переизбрания необходима поддержка своего избирательного округа и он может голосовать против своего президента или партии. В то же время член британского парламента обязан поддерживать своего премьер-министра и партию, даже если этими действиями он лишит себя поддержки своего избирательного округа.Тот факт, что наличие президентского правления способствует слабости партий и исполнительной власти, в то время как парламентское правление имеет противоположную тенденцию, разумеется, влияет на природу и, возможно, условия осуществления демократии. Однако в большинстве исследований ошибочно высказывается прямо противоположное суждение: что президент внутренне более силен и сосредоточивает в своих руках большую власть, чем премьер-министр. Я бы подчеркнул, что условием силы кабинета министров является необходимость проведения новых выборов при поражении кабинета в ходе парламентского голосования. Там, где парламент продолжает функционировать, а новый кабинет министров формируется из коалиции партий, ни одна из которых не располагает большинством, парламентские кабинеты министров могут быть слабыми, как это было в Веймарской Республике, Третьей и Четвертой Французских Республиках, современных Израиле и Индии. В своей последней книге "Континентальный раздел", где я сравниваю государственные институты и ценности США и Канады, я отмечаю, что отличие между президентской и парламентской системами в этих двух сопоставимых по размерам федеральных государствах приводит к наличию двух слабых партий в США и многочисленных сильных партий в Канаде. Система США представляется более стабильной; с 1921 года Канада была свидетелем подъема и падения более чем полудесятка значительных "третьих партий". Американский принцип избрания одного человека на пост президента или губернатора заставляет "различные группы... идентифицировать себя с одним из двух основных избирательных альянсов, исходя из того принципа, который представляется им наиболее существенным для раздела. Каждый крупный альянс или коалиционная партия содержит в себе различные группы интересов, которые добиваются победы друг над другом в ходе первичных выборов".В отношении Канады я делаю вывод о том, что "изменения в ее избирательной системе, очевидно, явились результатом не острой нестабильности или напряженности", а, скорее, самой ее политической системы. В действительности необходимость существования дисциплинированных парламентских партий "способствует трансформированию политических протестов, общественных движений, недовольства политикой основной партии в том или ином регионе или иными аспектами жизни в третьи, четвертые или пятые партии". Не связанные жесткой дисциплиной партии, характерные для президентской системы США, гораздо легче амортизируют волны протеста в рамках традиционных механизмов, чем это способны сделать канадские парламентские партии.

Культурный фактор

Остается вопрос: почему в большинстве латиноамериканских государств положение дел обстояло не так, как в политической системе США? Ответ заключается в экономических и культурных факторах. Сравнение политических систем показывает, как я отмечал еще в 1960 году в своей книге "Политик", что большинство стабильных демократий находится среди более богатых и более протестантских стран. Если не принимать во внимание страны "четвертого" мира, самые неразвитые, то мы увидим, что менее стабильные демократические режимы характерны для католических и более бедных стран. За последнее время, разумеется, ситуация несколько изменилась. В непротестантских южноевропейских государствах (Греция, Италия, Португалия и Испания) были созданы парламентские демократии, в то время как в большинстве католических латиноамериканских стран установились избирательные системы, построенные на соперничестве кандидатов и президентском правлении. Я не намерен возвращаться к своему прежнему описанию различных социальных условий для развития демократии, лишь отмечу, что соотнесенность демократии, протестантства и наличия прошлых связей с Британией подчеркивает значение культурных факторов. В этой связи можно отметить, что в канадской "латинской" (франкоязычной и католической) провинции Квебек, по всей видимости, отсутствовали условия для плюралистической партийной системы и демократических прав до шестидесятых годов двадцатого века, в то время как англоязычная и протестантская часть страны располагала стабильной многопартийной системой с демократическими гарантиями уже почти целое столетие. В 1958 году политолог Пьер Трюдо (Pierre Trudeau) (который впоследствии в течение шестнадцати лет находился на посту премьер-министра Канады), пытаясь объяснить, почему "франко-канадцы фактически не верили в возможность достижения демократии для себя" и не имели функционирующей системы соперничающих между собой партий, писал: "франко-канадцы - католики, а католические народы не всегда были яростными сторонниками демократии. В духовных вопросах они автократичны и... часто не желают искать разрешения светских проблем посредством простого подсчета голосов"(1).Трюдо, разумеется, упомянул и другие факторы, особенно те, которые внутренне присущи положению его франкоязычных соотечественников как меньшинства, страдающего от экономического спада, однако, как он отметил, основная проблема состоит в том, что Канада имеет две отличающиеся друг от друга культуры и политические системы в рамках одного набора правительственных и конституционных установлений. Квебек, как большинство стран Южной Америки, может быть охарактеризован как одновременно латинский и американский, и его политическая жизнь в период до 1960 года в большей степени напоминала другие латинские государства, чем англоязычные страны, будь то парламентские или президентские. Квебек, разумеется, сильно переменился за время, прошедшее с начала шестидесятых годов, и теперь здесь имеется стабильная двухпартийная система. Однако эти политические перемены сопровождались крупными изменениями в ориентации и поведении католической церкви, в содержании образовательной системы, экономическом развитии и мобильности населения, особенно франкоязычного. Единственное, что осталось неизменным,- официальная политическая система. Мусульманские страны также могут рассматриваться как отдельная группа. Почти все они были авторитарными, с монархическими или президентскими системами правления. Было бы нелегко приписать слабость демократии в этих государствах типу существующих здесь политических институтов. Некоторые исследователи утверждают, что ислам делает достижение политической демократии западного образца исключительно трудным, поскольку он не признает разделения духовной и светской власти. Таким утверждениям не следует быть чересчур категоричными, поскольку, как и в христианстве, с течением времени учения и практическая деятельность могут меняться.
Майрон Винер (Myron Wiener) подтверждает значение культурных факторов следующим замечанием: почти все послевоенные "новые государства", для которых характерны стабильные демократические режимы, являются бывшими британскими колониями, как и некоторые другие страны (Нигерия, Пакистан), где в течение более непродолжительного времени также существовали выборные институты, основанные на соперничестве между кандидатами. Почти ни в одной из бывших колоний Бельгии, Голландии, Франции, Португалии или Испании этого не было. В сравнительно-статистическом анализе факторов, сопутствующих демократическому процессу в странах третьего мира, который я провожу, одним из наиболее мощных факторов, благоприятствующих становлению демократии, выступает практическое знакомство с британским правлением в прошлом.Культурными факторами, связанными с особенностями предшествующего исторического развития, исключительно трудно манипулировать. Политические институты - в том числе избирательные системы и конституционное устройство - меняются с большей легкостью. Поэтому те, кто озабочен укреплением возможности перехода к стабильному демократическому управлению, сосредотачивают свое внимание на них. Если, однако, не принимать во внимание Пятую Французскую Республику и ограничения на парламентское представительство малых партий, существующие в Западной Германии, есть немного свидетельств того, что усилия в этом направлении привели к значительным результататам, к тому же второй пример также довольно сомнителен.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. Пьер Эллиот Трюдо (Pierre Elliot Trudeau), Федерализм и франко-канадцы (New York, St.Martin's Press, 1968), стр 108.

В.Игрунов

КТО ВЫИГРАЛ?

Режим проиграл эти выборы. И дело здесь вовсе не в цифрах. Если бы "Единой России" нарисовали 70%, поражение было бы не менее сокрушительным.

Что заставляет меня думать о поражении? Я ведь не радикал-оппозиционер, для которого власть всегда неправа и по-преимуществу преступна. Я охранитель. Стараюсь находить резоны в действиях лиц, принимающих решения, даже если эти лица весьма неказисты. Потому что, как правило, у государственных мужей выбор решений ограничен в диапазоне от "нехорошо" до "очень плохо". Судьба Понтия Пилата. Я сочувствую этим мужам, а потому не пользуюсь черно-белой палитрой. И вот, я говорю себе: ОНИ проиграли. Вот почему я думаю так:

1. Большое количество моих знакомых, прежде безразличных к политике и тем более к выборам, решили пойти к урнам, чтобы проголосовать против "Единой России". Еще недавно такое поведение политически индифферентных людей казалось невозможным.

2. Многие другие, политически активные, но не экзальтированные оппозиционеры, а иногда даже бывшие ярыми путинистами, также долго готовились к тому, чтобы пойти и проголосовать против "Единой России"

3. Множество бизнесменов, антикоммунистов по своим взглядам, голосовали за компартию, потому что желали насолить Путину как можно сильнее. И это происходило не только с моими знакомыми - цифры говорят сами за себя. Я не об итоговых. Я о тех, которые зафиксированы на избирательных участках в самых "праволиберальных" городах России - Москве и Петербурге. За "Правое дело" почти никто не голосовал!

4. За ЯБЛОКО также голосовало не так много народа (даже если и допустить, что ЯБЛОКО обобрали больше других). Мотив простой: ЯБЛОКО не пройдет, и часть наших голосов достанется все той же "Единой России".

5. Протестное голосование оказалось предельно осознанным. Это видно также по результатам ЛДПР. Результат Жириновского говорит, что протестный электорат был мобилизован прежде всего в образованной и рациональной среде.

6. Результат "Справедливой России" (которой также не добавил голосов "почти волшебник" Чуров) свидетельствует в пользу того, что протестовали не только люди, чей негативизм не знает пределов, но и вполне себе ориентированные на истеблишмент, на власть, НО НЕ НА ТАКУЮ ВЛАСТЬ. И попавший в опалу Миронов оказался вполне приемлемой альтернативой путинским едросам (голосов яблочных симпатизантов не хватило бы для двукратного увеличения мироновского электората).

7. Несанкционированные митинги не только обрушили рынок российских ценных бумаг, но и показали, что сегодня появилось огромное число людей, которые не выскажут своего мнения начальству в глаза и даже под его бдительным взглядом заполнят бюллетень на досрочном голосовании "как надо", зато выйдут на площадь "потусоваться" среди протестующих. Я уже не говорю о значительном росте числа тех, кто сознательно шел получить по горбу демократизатором.

8. Наконец, лидеры оппозиции перестали быть маргиналами, начав постепенно превращаться в героев. Их имена становятся символами - по крайней мере в среде людей, причастных к Интернету. Не разделяя взглядов Немцова или Яшина (и даже находясь в оппозиции к ним) я готов пожать им руку, потому что они ведут себя достойно на пути, который избрали для себя. Отсутствие лидеров, пользующихся доверием, было главным ограничителем в консолидации оппозиции. Атмосфера избирательной кампании начала создавать предпосылки для появления вождей. И власть всемерно ускоряет этот процесс, но... у нее нет иного выхода. Дело в том, что любые действия власти теперь будут вести к укреплению оппозиции. Наказывая лидеров, она готовит героев, игнорируя их, укрепляет уверенность несогласных в своей силе, дискредитируя их, дискредитирует себя. У нее попросту нет хороших решений. Что бы она не делала, теперь все будет оборачиваться против нее. Все шаги под горку. Оппозиция создала условия для импринтинга*, когда огромное количество людей (сегодня оно определяется, пожалуй, уже миллионами) запечатлело в своем сознании представление о преступности власти, о воровстве голосов. И не важно, каким был объем вброса - 5% или 10%. В сознании избирателей подтасовки оказались чудовищными. И это представление не будет поддаваться рациональным опровержениям и разумным доводам. Импринтинг явление реализующееся за пределами сознания. Эмоции, им вызываемые, можно до некоторой степени держать в узде, если ты человек с мощным интеллектом и сильной волей. Но не более. В состоянии сильного волнения, стресса, а тем более аффекта, импринт заставит человека поступать в соответствии с бессознательными представлениями и становиться частью толпы с аналогичными эмоциональными реакциями. И власть никак не сможет совладать с этим, обладая даже всеми каналами промывания мозгов. И не сможет купить избирателей никакими подачками (тем более, что уже и так возможности государства тратить деньги не то что на пределе, но уже за гранью допустимого) - люди будут брать деньги и благополучно ненавидеть правящую элиту.

Положение дел можно изменить только если новый/старый президент резко сменит команду, резко сменит риторику и свой имидж. Но я не думаю, что мы увидим Путина 2.0. Путин почти исчерпал возможности своей гибкости, а главное, он стал заложником своего клана. Все государство выстроено под интересы небольшой группы людей, которые и есть ядро правящей элиты. И эта элита алчна и недальновидна. Принимая даже разумные решения, она не может превратить их в разумные поступки. Она не сможет, даже осознавая такую необходимость, уступить место новым людям и новому стилю. Тем более, что замена действующих лиц дело долгое, а до сих пор власть была озабочена уничтожением реальных лифтов вертикальной мобильности, уничтожением точек роста новых элит, а также удушением контрэлит. Ей объективно трудно провести замены в короткий срок. А времени не осталось. Поздно.

Именно поэтому я думаю, что власть проиграла. Теперь я задаюсь гораздо более сложным вопросом. Кто выиграл?

__________________

* Импринтинг - неизгладимый образ, формирующийся в результате первого впечатления, диктующий поведенческие реакции.

ОНИ ОПОЗДАЛИ? А МЫ?

Осмыслить сразу массу информации, которую выдало на-гора протестное движение, мне не по силам. Давно не было столько фактов, данных нам в ощущениях. Спекуляции сильно отстают от эмоционального перенасыщения. Поэтому не стану писать обо всем - это смешно. И точно не буду писать о достижениях - об этом напишут все заинтересованные лица, и некоторые из них сделают это хорошо. Меня беспокоит другое - ощущение надвигающейся беды.

Первое - и главное. Протестное движение отстает от власть имущих.

Да, те проиграли выборы. Неожиданно для них (? - я не думаю, что доклад Дмитриева-Белановского прошел мимо Суркова) плотина, которую выстраивали в течение десятилетия, рухнула. Рухнула, как это бывает с плотинами, из-за какой-то щелки, которую не успели предусмотрительно зацементировать, поскольку руки-то одни, вертикаль-с. Но там, за щелкой, напор уж слишком велик. Обещанное поколение выросло, и похоже, на год-другой раньше, чем обещали (я сам, в частности).

Но проигрыш власти - еще не выигрыш протестантов. Власть стремительно отреагировала - ни днем позже разрешила митинги, и теперь уличная стихия неостановима ординарными методами - в обществе работает эффект храповика. Но зато власть немедленно внесла законопроекты, радикально меняющие все правила игры. Вы хотите честных выборов? Честных, в том смысле, чтобы вернули ваши голоса? Правильно подсчитали? Расформировали избирательные комиссии? Допустили наблюдателей целыми толпами? Вы их получите! Получите, с тем чтобы убедиться в собственном проигрыше - более сокрушительном, чем тот, который мы вам даровали намедни.

Медведев не только провозгласил реформу партийного и избирательного законодательства, но и внес свои законопроекты в Думу. Они могут быть так же стремительно приняты, пока ошарашенная интеллигенция пытается понять, как на это реагировать. Вроде бы не с руки ругать либеральные нормы партийного "ренессанса" - не этого ли мы требовали? Но ведь гораздо проще было распознать подвох с избирательным законодательством. У меня не было возможности внимательно ознакомиться с предложениями Медведева. Но то, что я услышал, сокрушительно. Фактическое тотальное введение мажоритарного принципа (особенно с грядущим партийным многоцветьем) означает неизбежную и тотальную победу организованной силы. "ЕдРо" в этих условиях (к тому же, и власть, и ящик у них) может получить до 80% голосов, уступив остаток почти исключительно коммунистам. Ну, разумеется, если не успеют сорганизоваться националисты разных мастей (не только русские, разумеется). Все остальные - в глубоком пролете. Не случайно взвился Жириновский - как оказалось, куда более зрелый политик, чем все те, кто вещал вчера на проспекте Сахарова. Почему молчала либеральная интеллигенция? Она опять делила места лидеров и составляла списки выступающих? Мало опыта всяких разных объединительных тусовок, вроде бесславно почившего "Комитета-2008"?

Самое страшное, что бросается в глаза: почти полное отсутствие интеллектуального прогресса за две недели - от Болотной до проспекта Сахарова. Те же речи, те же лозунги. Чуть более радикальные призывы (в том числе и к революции). И все тут. Разве что националисты устами Тора объявили призыв во вновь создаваемую партию. Более или менее разумные предложения исходили только из праволиберального лагеря - от Акунина, Кудрина, Собчак или Яшина. Но предложения вчерашнего дня. Да и то - те, которые надо не провозглашать на митингах, а обсуждать в кабинетах. Ладно, в ФБ занимались подсчетом рейтингов да заглотили наживку в виде прослушки и недосуг было отреагировать на немедленную реакцию Александра Кынева, которая важнее сейчас всех разговоров об оргкомитетах. Но не сделать выводов из собственного митинга на Болотной?

Уже на Болотной была видна тактика националистов - использовать митинг для собственной легитимации и раскрутки. Левые либералы и радикальные леваки, правые либералы и социал-демократы пришли на площадь, чтобы сообща противостоять Кремлю и его грязным технологиям. Националисты пришло, прежде всего, чтобы показать: все, стоящие рядом с ними, столь же чужды им и стране ("Русским - русская страна", - скандировали они), как и нынешняя "антирусская" (ордынская?) власть. Не случайно анархисты и мальчики из "Солидарности", яблочники и мемориальцы стояли в полном беспорядке, доброжелательно общаясь друг с другом (не без споров, разумеется), а ребята под черно-желто-белым триколором сбивались в кучу, перекрикивая ораторов через свой мегафон (пока мегафон у них был, кажется, один), показывая, как мало уважения они проявляют к окружающим. На проспекте Сахарова они уже изначально были организованы и посылали Явлинского на... - в общем, по известному русским адресу. А еще кому-то резонно указали на его жидовскую рожу. Как бы уважительно я не относился к Константину Крылову, но то, что говорил он на Болотной, было не только двусмысленно, но и разогревало толпу тех, которые были отдельно. Речь Тора была еще более прозрачной, и гимн Манежке показал, кто куда стремится. Разве не ясно это было уже 10 числа?

Главная тревога, которую я испытал во время этих двух митингов - это не кризис власти, это кризис дееспособности общества. Общество вырастило новое поколение. поколение, которое вышло на площадь. Но общество не вырастило интеллектуально и политически зрелых лидеров. Старые политики выглядели бессмысленными (впрочем, Рыжков справлялся со своими обязанностями ведущего совсем неплохо - но только с ними), а новые... новые были неубедительны. Даже отсутствующий, но признанный лидер Болотной Навальный показал свою несостоятельность. Да, ему внимали с большим интересом, чем освистанной Собчак. Но что он сказал? Вы запомнили? И как он сказал? Не Демосфен. И слава Богу! Но...

Теперь несколько фраз. Собрать отдельный митинг против готовящегося законодательства трудно - люди привыкли протестовать только после того как их нагрели. Протест против фальсификации надо было делать протестом против готовящегося надувательства - и превращать эту тему в основу дальнейшего движения. Надо было четко заявить об изменении конституции - это ведь она, суперпрезидентская мечта праволибералов, источник вертикали власти. Следовало говорить о том, что нам не дают провести выборы через урны - так мы проведем их через Фейсбук и учредим собственный парламент. Пусть теневой, но представляющий реальный спектр мнений. Пусть этот парламент станет площадкой для выработки национальных решений, прообразом Учредительного собрания, пусть он займется подготовкой государственного переустройства - ведь другого пути у нас нет. Какая разница, кто придет в Кремль или на Охотный ряд? При этой конституции мы обречены на повторение пройденного. Наши оппозиционеры, как люди и политики, ничем не лучше тех, кто сегодня заседает во властных кабинетах. Значит, надо менять систему. Вот, о чем следует говорить на митингах.

А об их дальнейшем формате разговор особый.

В.ИГРУНОВ